Таня Костина

Это письмо было отправлено 19 декабря 1973 года по моему ленинградскому адресу из редакции ленинградского толстого литературного журнала «Нева». Его автор, поэт Всеволод Александрович Рождественский (1895-1977), ученик Гумилёва, участник «Цеха поэтов», был тогда уже очень немолод, ему оставалось жить менее четырех лет, но он по-прежнему возглавлял отдел поэзии в журнале «Нева» и отбирал рукописи для печати (конечно, без права решающего голоса). Незадолго перед тем, в начале декабря 1973 года, я оказалась в его семинаре на конференции молодых писателей Северо-Запада, где он мои стихи похвалил и пообещал попробовать их напечатать. Оригинал письма Рождественского хранится в петербургском архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ СПб. Ф.394. Оп.1. Д.38. Л.1). Вот что Рождественский пишет:

19 дек. 1973

Дорогая

Татьяна Георгиевна!

Читая Ваши стихи, присланные в «Неву», вспоминаю свое впечатление на семинаре в Союзе Писателей. Оно подтверждается. В стихах не­сомнен­ная культура слова, чувство вкуса.

Но это мое личное ощущение. Как это будет воспринято Ред­кол­легией журнала?

Вы понимаете, конечно, что у журнала есть свои, достаточно определенные требования, и поэзия камерных чувств, даже если они воплощены достойно, интересует его не в первую очередь.

Все же я покажу ваши стихи: «Давай играть в урок стихо­сло­женья», «Такое небо…», «Впи­сы­ва­ние формул», «Я вижу руку…», «И мне простится», «Ты верно забыл», «То зеркало…», «Этот утренний сон» и «Бес­смерт­ник шелестит» — а там посмотрим, что будет.

Но во всяком случае за­паси­тесь терпе­нием.

С приветом

Вс. Рождественский

Рождественский сдержал обеща­ние: два моих стихо­творе­ния по­явились в «Неве» ровно через год, в декабре 1974 года. В те времена пуб­лика­ция в «настоящем» ли­те­ра­тур­ном журнале рас­сматри­валось как большое событие, для иных и как поворот в судьбе, потому что открывала (пусть и в дальней пер­спективе) возможность стать членом союза писателей, то есть войти в Рус­скую Литера­туру. Но я никогда не была често­любива и моим стихам большого значения не придавала.

Письмо Рождественского памятно мне ещё тем, что оно было написано ровно за четыре недели до появления на свет нашей с Юрой единственной дочери Лизы.