Таня Костина

Я В ПИСЬМАХ


Мне везло на друзей! С Наташей Р. нас свели «годы отказа», полуподпольная жизнь в Ленинграде начала 1980-х, когда она с младшим сыном и мы с мужем и дочерью добивались выездной визы. Мы уехали первыми и потом, спустя три года, встречали Наташу и Люшку в Иерусалиме. Вот что она пишет мне 28 декабря 1995 из Иерусалима в Лондон:


«…Как вы с Юрой отдохнули в Испании? Бедный Юра, мне его очень жаль, могу себе пред­ставить, как его вы­маты­вает эта свисто­пляска, на­зыва­емая работой [На­таша име­ет ввиду Юрину работу на Би-Би-Си, по­гло­щав­шую все его силы и время, а при этом пустую; Юра эту «ра­боту» не­на­видел].

Танечка, как ты-то себя чувствуешь? Помогли тебе хоть немного с твоими проблемами, или все еще мучаешься? … ты все же, наверно, мало бережешь себя. Как ты умудряешься тащить на себе все заботы по дому, быть опорой для всех домочадцев, помогать род­ствен­никам и знакомым (как там, кстати, одна из твоих подо­печных, доктор Са­шень­ка? Полегче ей теперь на работе?), и притом оста­ваться всегда таким добро­жела­тельным су­щест­вом, не злиться, не срывать на других свое плохое настроение и т. п. и т. д — не знаю!»


Эти слова (спасибо, Наташенька!) я получила в ответ на моё письмо от седьмого ноября 1995. Оно днев­нико­вое и авто­портрет­ное, рисует нас-тогдашних, даёт срез нашей давно минувшей жизни:


Дорогая Наташенька,

Мы все потрясены убийством Рабина. Никто из нас не подозревал, что раскол в Израиле может зайти так далеко, что евреи станут убивать друг друга, как во времена подмандатной Палестины. Старика жалко, хотя такая смерть для настоящего воина, каковым он был по сути, несмотря на его мирную деятельность в последние годы, — такая смерть добавила к его облику героизма. И, может быть, она послужит и объединению израильтян, которые, судя по телевизионным кадрам, у нас показанным, ужаснулись этому событию не меньше всего остального мира.

Я знаю (из поздравительной новогодней открытки Р.Л.), что Люшка твой отбыл в Германию. …

Лизка [наша дочь] пока очень довольна своими занятиями в университете, новыми знакомствами, вообще всем. Она развила бурную деятельность, организовала Общество любителей русской поэзии и провела первый вечер поэзии [1 ноября 1995], программку которого я тебе посылаю. Мы с Юрой тоже были приглашены, и преподаватели, которые там присутствовали, очень хвалили Лизку. Оказывается, на кафедре славистики никто из студентов до сих пор не проявлял такой инициативы. Пришло человек 30 — очень много по здешним понятиям. Лизку ведь взяли сразу на третий курс, а не на второй. Но учиться ей не так легко, как можно было подумать. Она ведь сочинения должна писать по-английски, а у нее английский все еще бедноват, да и мыслить она не то что бы очень умела, приходится всему сразу учиться. Иногда она впадает в панику и утверждает, что ничего из нее не выйдет, что она бездарна во всех отношениях и т. д. и т. п. Но в хорошие минуты она понимает, что Лондонский университет и есть то место, где ей комфортнее, чем где бы то ни было до сих пор [первый год жила в Бристоле и она училась в Бристольком университете, где выбрала русскую литературу и компьютерное программирование]. Живет она дома, так как стипендию ей дали очень маленькую, и снимать жилье в центре Лондона пока невозможно — очень дорого, нам с Юрой не потянуть [высшее образование в Британии было тогда бесплатным]. У Юры ведь по-прежнему всего полставки. Он, правда, все время подрабатывает на тех же бибисях, но в других отделах, когда им требуется дополнительный сотрудник. Но на полную ставку все равно не набирается, хотя работает Юра, объективно говоря, больше кого бы то ни было.

Как ни странно, но Лизка по-прежнему любит Израиль, хотя о возвращении туда говорит все реже и неувереннее [после окончания школы в Лондоне (JFS) в 1991 году Лиза, не послушавшись нас с Юрой, уехала в Израиль служить в армии; в порядке подготовки к армии работала на поселениях; а когда через год дошло до поступления в армию и медицинской комиссии, ее отправили домой, узнав, что одна единственный ребёнок родителей, живущих за рубежом]. Да ведь и я люблю Израиль, просто здесь, в Англии, мне легче во многих отношениях. Как говорит Юра: Израиль — это школа жизни, пройдя ее — уступи место другим. Но, кроме шуток, мы там были вполне счастливы, если бы не неуверенность в завтрашнем дне (поскольку у Юры не было зарплаты, а только постдокторантская стипендия), то мы и не уехали бы оттуда. А здесь проблем тоже хватает. И общения, конечно, меньше, поскольку ни сил, ни времени у Юры на общение и не остается. Гостей, правда, из разных частей света у нас много бывает, но это не то, что в Израиле, где была постоянная питательная среда, помогавшая ощущать себя как бы частью большой дружной семьи. Наверное, сейчас все переменилось, тебе виднее, но добрые чувства к Израилю у меня и Юры тоже сохранились, не только у Лизы.

Юра устал в последние месяцы до какого-то полного отупения, ничего уже не помнит, еле доползает вечерами со станции до дома. Поэтому я купила по дешевке две пакетные путевки, куда входит билет на самолет и гостиница недалеко от Альмерийского побережья на юге Испании. Сейчас не сезон и поэтому такие пэкиджи довольно дешевы. Я купила по 124 фунта с носа, но можно было и по 99, просто тогда не­из­вестно было бы, куда тебя поселят, а мы уже знаем, что за го­сти­ница, и знаем, что в ней есть и вну­трен­ний бассейн, и тен­нис­ные корты, и волей­боль­ная пло­щадка. Говорят, что там еще будет тепло и мы смо­жем от­дохнуть как следу­ет. Надеемся съездить и в Гра­наду на пару дней, чтобы по­смотреть зна­менитую Аль­гамбру.

Я последние 2 месяца занималась единоборством со здешней медициной, но она меня одолела-таки. … чтобы не утомлять тебя всеми подробностями, все симптомы болезни у меня остались до сих пор, но какой болезни — ни один врач так и не установил, хотя я 4 — четыре! — раза за полтора месяца принимала антибиотики и использовала какие-то мази и антисептики. … Это, честно сказать, очень угнетает.

Дом у нас тоже в совершеннейшем упадке, необходим срочный ремонт хотя бы наружных стен, так как после этой засухи появилась трещина и со стороны сада, фасад уже давно протекает, но денег нет, а страховка не покрывает разрушений от старости. И стеклянная дверь в сад требует замены, так как открывать и закрывать ее приходится часто, а рельса, по которой она двигается, проваливается в подгнившее дерево внизу. Приходится прикладывать столько сил, чтобы выпускать в сад кошек (которые ходят взад-вперед в ясную погоду), что просто отчаяние берет. Летом-то хорошо, можно дверь вообще не закрывать, а во все остальные времена года туго приходится, и в основном мне, а не Лизе с Юрой. И я уж не говорю о том, что все ковровые покрытия давно пора поменять, а в кухне просто настелить новый линолеум. Сколько грязи от зверей [двух кошек и собаки] накопилось в этих старых вытертых коврах — уму непостижимо! Я, конечно, чищу пылесосом время от времени, но не каждый день, на это у меня нет сил. В общем, надо бы срочно выиграть в лотерею тысяч сто, иначе наш дом пропадет.

Лизке хорошо было бы поехать в Россию следующим летом вместе со всем курсом, но получается очень дорого, так как плата только за курс лекций в Петрозаводском университете составляет 300 фунтов стерлингов, а еще нужно 300 на дорогу и примерно 400 на жизнь (на три месяца). Мы решили, что это слишком дорого, тем более, что Лизе эта поездка необязательна, так как она native speaker. Может быть, она и съездит в Россию, но в Питер, поживет у родственников, походит в Публичку и университетскую библиотеку для сбора дипломного материала, это будет много дешевле, чем поездка в Петрозаводск.

Наташенька, прощаюсь, на­конец, рас­писалась что-то, а ведь мы с Юрой сегодня ночью уезжаем. Надо бы еще составить всякие инструкции для Лизы, чтобы она не уморила зверей, да не сожгла дом по рас­сеян­ности. У меня, надо сказать, в этом году не­обык­но­венно много цветущих ра­стений в доме. Рас­пустил­ся еще две недели назад цикламен, по­дарен­ный мне в по­за­прошлом году на день рож­дения; цветет — как бешеный — рож­дествен­ский кактус, цветут две фиалки, одна розовая, другая фио­лето­вая, только что расцвели хри­зан­темы. И их ведь всех по­ливать надо, хоть и не каждый день. Лизка без спе­циаль­ного на­по­мина­ния этого делать не будет, она и поесть-то забывает, если я не напоминаю. Так что заканчиваю.

Целую и обнимаю тебя, дорогая. Передай Олежке сердечный привет и по­здрав­ления от всех нас в день его рождения [этот Олежка-Люшка-Олег сделался виртуозным пианистом-импровизатором, выучил множество языков, включая китайский, живет и выступает в Шанхае]. А тебе открытку посылаю заранее, чтобы не забыть потом, после возвращения из Испании, когда навалятся опять все будничные заботы и проблемы.

Твоя Таня