И. Г. МЯМЛИН,

В астрономии есть научное определение — «свет погасшей звезды». В переводе на общечеловеческое толкование оно, на первый взгляд, мистично: ведь звезды уже нет, а свет от нее долгие световые годы идет, постоянно напоминая о несуществующем уже материальном объекте. Вот таким «светом погасшей звезды» для меня, как и для всех знавших Марка Захаровича, является жизнь, облик и душа этого прекрасного человека.

В обыденной жизни он выглядел обыкновенным, пожилым (ко времени моего с ним знакомства), небольшого роста, чуть «не от мира сего» человеком. Одет был более чем скромно, за исключением тех случаев, когда отправлялся на какой-нибудь поэтический вечер — в Музей А. А. Ахматовой, например. Кстати сказать, он (всегда с Фаней Львовной) бывал на литературных и музыкальных вечерах, на выставках в обоих музеях А. А. Ахматовой (федеральном и городском).

Познакомился я с Марком Захаровичем на одном из заседаний Клуба книголюбов, который тогда собирался в Актовом зале Дома книги на седьмом этаже («На седьмом небе», — шутили довольные посетители этих вечеров). Было это, вероятно в 1980-81 годах, вскоре после того, как М. З. выступил с очень интересными сообщениями (одно — о забытых поэтах конца XIX — начала XX веков, второе — о поэзии Е. Ю.Кузьминой-Караваевой). Знакомство довольно быстро переросло в «приязнь», как говорили в старину, и с годами только укреплялось. Дважды я был в гостях у МиФ'ов, а однажды М. З. и Ф. Л. пришли ко мне домой. И всегда разговор шел, главным образом, о книгах — и затягивался на несколько часов, пролетавших, как один миг. М. З. был уже очень нездоров, и наша встреча зимой 1996 г. оказалась последней домашней. Еще однажды — в последний раз — мы встретились на заседании секции на Фонтанке, 46…

*   *   *

Говоря о поэте, всегда хочется знать, какие у него книги, что он любит не только читать, но и перечитывать. Узнать это помогло книжное собрание поэта.

Библиотечка у МиФ'ов была небольшая. У Ф. Л., главным образом, книги по искусству, у М. З. — в основе поэзия (сборники стихотворений, поэтические книжечки одного автора, антологии — преимущественно французской поэзии). И, конечно, книги про динозавров. Гордону дарили свои книги с дарственными надписями очень многие поэты, литературоведы, исследователи. Теплота и сердечность авторских посвящений неудивительны: видимо, каждый, кто хоть раз встречался с М. З., был покорён его доброжелательностью, деликатностью и, не в последнюю очередь, высокой образованностью и культурой. В числе дарителей — русские и зарубежные авторы (В. Азаров, М. Дудин, Вс. Рождественский, Вл. Лидии, И. Наппельбаум, В. Мануйлов, Е. Эткинд, Е. Ольшанская, С. Ботвинник, В. Крейд и многие другие).

Два книжных знака, сделанные для М. З., очень точно говорят о его профессии (змея — эмблема медицины), о его таланте поэта и переводчика (крылатый конь — Пегас) и об увлечении, которое он пронес через всю жизнь (динозавры). Но наклеивал на свои книги только один — со змеей и Пегасом (автор Э. Аронов, Москва). Ибо второй знак киевский художник Г. Сергеев послал ему за неделю до кончины, и М. З. этот экслибрис так и не увидел…

Особенность книжного собрания М. З. состояла еще и в том, что он любил открывать для себя (а потом и для коллег-книголюбов) и собирать малоизвестных или незаслуженно забытых ныне поэтов.

М. З. объективно, как астроном, определял масштаб этих стихотворцев, называя их «звездами 3-й — 6-й величины». Да ведь и литературоведы часто употребляют подобный термин, называя многих поэтов и писателей «литераторами второго и третьего ряда», нисколько не унижая их самолюбие, не принижая (но и не завышая!) их достоинства. Ведь нередко бывает так, что люди знают одно стихотворение поэта, а иногда оно становится даже как бы безымянным, народным созданием — песней или романсом, например. Кто вдруг назовет сразу автора романса «Очи черные»? Или автора прекрасного стихотворения «Легкой жизни я просил у Бога»?…

Об этом стихотворении я упомянул не зря: самый авторитетный для меня знаток книги М. С. Лесман на мой вопрос об авторе сразу ответил: «Помню стихотворение почти всё, но автора не знаю». Обратились к ряду поэтов и книголюбов, но лишь два человека не сразу, но почти одновременно ответили: «Тхоржевский!» Это были поэт-профессионал, литератор И. О. Фоняков и поэт-врач М. З. Гордон.

Из тех заседаний Общества книголюбов, где не менее 12 раз выступал М. З., мне особенно запомнились два. Одно — о забытых поэтах Серебряного века и другое — «Мои встречи с книгой на фронте». Так как о фронтовых встречах в сборнике публикуется краткая запись в виде обработанного протокола, скажу подробнее о выступлении М. З. про забытых поэтов начала 20-го века.

У себя в записях, сделанных по ходу доклада, я нашел перечень этих поэтов и названия их книг. Вот они: Александр Тиняков. «Navis negra», «Гриф». М., 1912; Я. Любяр. «Противоречия». СПб, 1912; Е. А. Нагродская. «Стихи». СПб, 1911; Филипп Пуже. «Песни о мотыльке». Елизаветград, 1902; В. С. Терновский. «Книга настроений». Бузулук(?!), 1912; Е. Вахрамеева. «Цветы в клетке». Ярославль, 1915; Княгиня Мария Трубецкая. «Маки», Полтава, 1914; С. С. Потапочкин. «Стихотворение извозчика». СПб, 1910; Сергей Маковский. «Собрание стихов». СПб, 1905; Граф С. П. Зубов. «Стихотворения». СПб, 1911; Федор Воронцов. «Наброски из жизни мясников, иль, что мясо вздорожало. Для всех задача велика — обратить на мясника. Рассказ торговца-мясника от подростка до купца под рифму все наверняка». СПб, 1913; А. К. Лозина-Лозинский. «Тротуар». Стихи. Петроград, 1916. (Между прочим, М. З., увлеченный тогда открытием неизвестных поэтов, видимо, не заметил, что Я. Любяр — это псевдоним… А. К. Лозинского!).

И все эти издания до и после доклада лежали в витрине, чтобы каждый мог посмотреть книги de visu.

…Из книги С. С. Потапочкина М. З. прочел такие строки:

М. З., не без юмора читая эти графоманские стихи, вызвавшие добродушные улыбки слушателей, особенно восхитился глубокой верой извозчика в грядущее торжество учености и отметил у автора сознание чувства собственного достоинства. Улыбаясь, кончил, как отметку поставил: «Очень хорошо!» Так сказал человек, идеалом поэта для которого был сам Н. С. Гумилев.

Об отношении М. 3. к поэзии Гумилева прекрасно сказано в других воспоминаниях. Я же обращу внимание на то, какие потрясающие строки поэта М. З. взял в качестве эпиграфа для своего стихотворения, написанного в конце войны (оно впервые публикуется в сборнике) и, по-моему, достойного выбранного эпиграфа.

Лишь с одним качеством М. З. — любителя, знатока, тонкого ценителя поэзии, — я никогда не мог внутренне примириться: с его манерой чтения. Интонационное и фонетическое звучание стиха — как бы слегка назидательное — в его устах, на мой слух, приходило в противоречие с мелодией стиха, с его классическим (или нормативным) звучанием. Но так как М. З. никогда не претендовал на роль «профессионального чтеца», это никак не влияло на смысл, глубину и тонкость его проникновения в истинную поэзию.

*   *   *

Перечитывая единственную вышедшую при жизни М. З. его книгу «Шар железный», верю, что придет время, когда выйдет новый — полный — сборник его (неопубликованных пока) стихов и переводов, который обязательно найдет своего читателя.

А мои краткие страницы — дань светлой, долгой, благодарной памяти этому Человеку и Поэту…

Ноябрь 1997, Ленинград