Михаил Хейфец

ПЕРЕВОДЧИК ИЛИ ПОЭТ?

(о книге Георгия Бена)

(1996)

Каковы принципы художественного перевода? Этот вопрос встал передо мной, когда я прочел новую книгу переводов Георгия Бена «Последнее песнопение», выпущенную в 1996 г. санкт-пе­тер­бург­ским из­да­тель­ст­вом журнала «Звезда».

Георгия Бена я, откровенно признаюсь, люблю: он мой однокашник, старинный, со школьных лет, друг. В переводческом деле — ученик питерских мэтров Б. То­машевского и Т. Гне­дич и знаменит был в этом ремесле уже в 70-е годы, когда переводил в Питере Лонгфелло, Эдгара По, Байрона. Переехав в Израиль (потом он стал радиожурналистом на Би-Би-Си), Бен подарил читателю десяток лучших мировых романов о еврействе, а новый сборник, «Последнее песнопение», включает несколько сот стихотворений, «сработанных» мастером за по­след­ние 17 лет! С другой стороны, в книжке собраны стихи Бен Джонсона и Вордсворта, Киплинга и Эллиота, Силлитоу и Мейлера, Иммануэля Римского и Эхуда Манора, то есть поэтов разных стран, народов, эпох. Но чувствуешь, знакомясь с этой эпохой, будто прочел ОДНОГО поэта — с похожим стилем, с одним творческим лицом, но такого не может быть, поэты разных стран и эпох неизбежно должны были писать по-разному! А у Бена все, как личности, напоминают друг друга. Значит, это упрек переводчику: за нивелировку оригиналов («Платон мне друг, но истина…»)? Однако сами-то стихи мне несомненно нравятся! Часто ли в наше время легко и с безусловным удовольствием одним духом прочтешь почти две сотни страниц стихотворных текстов?

И вдруг я понял простую вещь. Передо мной не совсем переводы. На самом деле — это многолетнее произведение самостоятельно творящего поэта, только им использованы чужие темы, чужие мотивы и формы. Это ключ зажигания, оригинал — есть повод, чтобы, оттолкнувшись от чужой строчки, написать собственное стихотворение. Самый выбор материала для переводов продиктован личным вкусом, духовной близостью не просто какому-то автору, но его конкретному стиху, данной строчке. Это не всегда так, это так — у Бена. Но вспомнились мне переводчики, работавшие в том же ключе — и не самые плохие в мире, между прочим. Борис Леонидович Пастернак, например.

Когда этот феномен книжки мне открылся, я стал вглядываться в личность нового поэта, наложившего печать своего стиля и метода на творения веков и народов! Что за поэт Георгий Бен?

…Ему важны — благородство, высокая личная порядочность. «У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга», — сказал еще Дмитрий Кедрин. Георгий Бен явно демонстративно открывает сборник замечательным стихотворным предисловием Бен Джонсона к первому собранию сочинений современника-соперника — Шекспира:

Шекспир! Не зная зависти к тебе,
Вновь приобщаюсь я к твоей судьбе.
Хоть, надобно признать, твои созданья
Перехвалить никто не в состоянье:
Ни человек, ни муза…

Другое качество, свойственное Бену, — ироническое отношение мужественного человека ко всему на свете. Включая смерть!

На смерть капрала

Перед вами здесь могила
Капрала одного.
Он не боялся смерти,
А смерть — его.
И кто кого?

Близки поэту по национальному духу британцы, сделавшие из надмогильных эпитафий жанр национальной поэзии. И едва ли не самый яркий раздел «Последнего песнопения» — подлинные эпитафии, списанные на кладбищах! Вот один пример:

Честнейший человек в могилу эту лег.
О, был он не чета какой-нибудь сквалыге:
Он возвращал долги — бывало, даже в срок, —
И даже возвращал одолженные книги.

Еще Бен любит по-британски грубоватую пикировку, когда, как ударом кинжала, поражается противник эпиграммой или эпистолой:

Россию никогда никто не одолеет:
Ведь там от голода захватчик околеет.

А вот ультразлободневное, озаглавленное «Кто меня окружает»:

В юности — кумиры,
В старости — проныры,
И в гробу — вампиры.

И еще поэту свойственно интеллигентное, т. е. любовно-ироническое отношение к собственному еврейству: оно заставляет поэта отыскивать в мировом стиховом хламе строчки, где сие чувство зафиксировано.

Вот обмен эпиграммами американских поэтов:

У.Н. Юэр (1885-1977)

Невозможно Творца
Понять до конца:
Что за идея —
Избрать иудея!

Сесил Браун

Но и тот ли прав,
Кто, волею своею,
Еврейского бога избрав,
Плюет на еврея?

Эрд Слок

Дорогой мистер Браун, не нужно с ходу
Иегову приравнивать к Иисусу,
Который сразу стал не по вкусу
Своему же собственному народу.
Так не путайте разных вещей и идей.
Искренне Ваш — И. У. Дей.

Поэзия Бена по-британски грубовата (оказывается, и великий лирик Байрон откликнулся на самоубийство первого министра его величества лорда Каслри: «Остановись здесь, путник, и поссы!») и по-мужицки пошловато-прагматична, она лишена изящной грации французских узоров или немецкой сентиментальной философичности. Что ж, нас не так мало, читателей, что любят земную народную толщу… Для них и написана эта книга.

Джон Драйден (1631-1700)

Эпитафия

Здесь спит моя жена — сплошное совершенство:
Мы оба дорвались до райского блаженства.

Джой Гэй (1688-1732)

Эпитафии самому себе

Жизнь — это только шутка озорная.
Я раньше думал тик. Теперь я это знаю.

Томас Гарди (1840-1928)

Эпитафия мизантропу

Я прожил жизнь, свидетель Бог,
Не спав ни разу с дамою.
Как жаль, что мой отец не мог
Проделать то же самое!

Хилар Беллок (1870-1953)

Эпитафия лорду Финчли

Чиня проводку в замке родовом,
Он током был убит. И поделом:
Обязанность богатых, между прочим, —
Работу обеспечивать рабочим.

О собственных книгах

Хочу, чтоб на моей могиле начертали:
«Его не чтили, но зато читали».