На Русской службе Би-би-си, где я в течение четырнадцати лет регулярно видела отца Сергия, он, конечно, всегда выделялся. Во-первых, он был священник — что подчеркивала его борода, полноватость и неторопливость, особенно неожиданная в вечной суете и спешке радиоредакции. Во-вторых, он был русский, но родившийся заграницей и живший британской жизнью, что мгновенно отделяло его и от эмигрантов, бежавших в семидесятые годы от советской власти, и уж тем более от приехавшей в девяностые молодежи, среди которой значительную часть составляли бывшие советские журналисты. В третьих — но это уже можно было заметить, только познакомившись с ним поближе — в нем был заложен абсолютно неколебимый нравственный стержень, что, по идее, должно быть вообще присуще людям его профессии, однако вовсе не всегда оказывается им свойственно.
Отец Сергий был человек добрый и порядочный, что и само по себе немало, но помимо этого меня всегда поражала его способность немедленно, непосредственно приходить в ужас от совершавшегося зла. Стоило рассказать ему о каких-нибудь очередных мерзостях, творящихся либо в России, либо в соседней комнате на Русской службе, как его лицо искажалось страданием, как будто он физически не мог переносить мысль о том, до какой низости могут дойти люди. Никогда не забуду того негодования, с которым он рассказывал о патриархе Русской православной церкви, благославлявшем пушки, направляющиеся в Чечню. Не привезти бинты и медикаменты раненым, как издавна делали священники, — возмущался отец Сергий, — не благословить отправляющихся на фронт солдат, пусть делающих неправедное дело, но которые тоже могут быть убиты или ранены. Нет, благословить орудия, которые только несут разрушение и смерть. У него это не укладывалось в голове.
При всей своей доброте и мягкости, со злом он воевал активно. У меня сохранилась его записка 1996 года о религиозной программе, редактором которой он бессменно был более двадцати лет. При постоянном давлении на эту программу (в конце концов, закрытую вместе с другими тематическими передачами Русской службы) ему, вместе с его постоянным соавтором Фаиной Яновой, неоднократно приходилось объяснять начальству, зачем такая программа вообще нужна. «Наша независимость от российских церковных властей и спонсоров позволяет нам критически рассматривать действия тех или иных церковных властей по отношению либо к государству, либо к своим собственным диссидентам», писал он. Этой уникальной возможностью, которую предоставляло тогда Би-би-си, религиозная программа пользовалась сполна, раскрывая для слушателей то, что российские церковные власти предпочли бы скрывать, и предоставляя микрофон тем, кто больше нигде высказать свою позицию не мог. Непримиримость к злу в сочетании с непременным, по бибисишным канонам, разнообразием спорящих друг с другом голосов — вот что делало эти передачи яркими и цельными.
Так было не всегда. До 1989 года религиозная программа ВВС главным образом давала слушателям в Советском Союзе то, чего они никак не могла найти на родине — обсуждение основ христианской веры, службы, проповеди. В годы преследования верующих ее роль и не могла быть иной. С перестройкой и изменением роли церкви в стране преобразилась и программа. Обновив формат и название, радиожурнал «Воскресение» бросился в гущу обсуждений, споров, конфликтов, сопровождавших религиозную и церковную жизнь России. Отец Сергий и Фаина Янова регулярно ездили по стране, записывая интервью со священниками, с прихожанами, со специалистами по изучению библии и с людьми, занимавшимися благотворительностью. Программа ожила и стала по-новому важна для российских слушателей — многие сюжеты в передачах из Лондона оказывались понятней, чем в изложении местных радиостанций. Но кроме того, в ней звучали голоса, которые иначе и не были бы услышаны в России — и почитаемого православными митрополита Антония Сурожского, и католика — кардинала Хьюма, и англиканина — архиепископа Кентерберийского, лорда Ранси…
Независимость журнала позволяла его авторам вносить в сознание слушателей и вопросы, которые совершенно не рассматривались ни руководством Русской православной церкви, ни российскими СМИ — в частности, как пишет отец Сергий в той же записке, «о возможности экуменического — или уж совсем странно для русских слушателей — межрелигиозного диалога». Обновление Русской православной церкви, потребность в котором многие ощущали в перестройку и которое было почти немедленно отставлено ее руководством после укрепления позиций церкви в государстве, казалось отцу Сергию делом естественным и необходимым.
Как человек неверующий, я только раз присутсвовала на крещении, которое осуществлял отец Сергий — в лондонском Успенском соборе на Энисмор-гарденс он крестил сына моей подруги и коллеги Ирины Шумович, Ваню, совершая обряд не на церковнославянском языке, как это принято, а на русском — поскольку был убежден в том, что язык богослужения должен быть понятен и близок, а не оказываться преградой между верующим человеком и богом, выгодной только церковной иерархии.
Экуменизм же отца Сергия, отстаиванию которого он посвятил большую часть своей жизни (он был активным участником Комитетов британских евреев и христиан, а также Британского и Всемирного совета церквей и редактором экуменического журнала «Соборность»), открылся всем, кто присутствовал на похоронах нашего тридцатипятилетнего коллеги Леонида Осокина, где в невероятно сложной человеческой ситуации отец Сергий проявил свой необыкновенный такт и уважение к разным религиям. Он провел богослужение и по-русски для приехавшей в Лондон безутешной матери Лени, которая ожидала православного обряда прощания с открытым гробом, и по-английски для его английской жены с маленькими детьми, которая вошла в церковь, только когда крышку гроба опустили. Трудно представить себе, кто кроме него мог бы столь естественно переходить от одного обряда прощания к другому, но он делал все, чтобы дать хоть какое-то облегчение горюющим людям и это ощущали все, кто были в церкви — и верующие, и неверующие.
Особенно большое впечатление отец Сергий произвел тогда на некоторых молодых журналистов, которые до того регулярно сталкиваясь с ним в коридорах Би-би-си, понятия не имели, что это за человек — общая атмосфера службы не предполагала уважения или даже интереса к почему-то застрявшим там старикам. Но те, кто понимал, приглашали его принять участие в передачах об истории и культуре — и всякий раз радовались его образованности, тонкому пониманию искусства, живой непринужденной манере говорить и чувству юмора. Посмеяться отец Сергий любил всегда, и часто я находила у себя на столе фотокопии рассмешивших его газетных карикатур.
Однако сегодня, когда верхушка Русской православной церкви стала сообщницей режима в подавлении инакомыслия, когда протоирей Чаплин призывает «не путать христианство с милосердием», а за «хулу на бога» можно получить двухлетний срок, я гораздо чаще вспоминаю его лицо, искаженное страданием от того, как попираются христианские и человеческие заповеди. Русской православной церкви, да и всем тем, кого беспокоят процессы, идущие в России, очень был бы нужен сегодня отец Сергий…
