Помещаю в сеть стихи, любовь к которым я пронёс через всю жизнь. Откладывать больше не могу; пополнить мой список больше не надеюсь.
Из 81-го стихотворения, сохранившихся у меня в машинописи 1960-1980 годов, датированы 70, остальные 11 стихотворений датирую условно, исходя из их внутреннего строя. Как раз неполнота собрания и трудности с датировкой (и текстологией) годами мешали мне выполнить мой долг и хоть как-то показать эти стихи моим близким.
О поэте знаю следующее: Татьяна Николаевна Котович родилась в Ленинграде, в 1947 году; посещала кружок Н. И. Грудининой при ленинградском дворце пионеров (где считалась «самой способной»); печататься начала школьницей; в 1970-е годы жила на Воронежской улице в доме 11 и, по месту жительства, иногда посещала кружок Александра Кушнера при фабрике Большевичка; честолюбием не отличалась, подмёток не рвала. Не поручусь, что она получила высшее образование. Повзрослев, литературной среды сторонилась. Работала в самых непредставимых местах: на хлебозаводе, в каких-то цехах на конвейере, в типографии, почтальоном, лаборанткой. Жила бедно, на грани голода. С людьми сходилась тяжело. Всегда была одинока… наконец, вовсе пропала…
Я был едва знаком с Котович, не дружил с нею, ни разу не перемолвился словом иначе как за общим литературным столом. В 1961 году, во дворце пионеров, при обсуждении стихов Котович, Грудинина назначила меня ее оппонентом (и стихи мне поначалу не понравились). Я совсем потерял Котович из виду в начале 1980-х; оказавшись в 1984 году в эмиграции, печатал ее стихи; когда границу открыли, читал их публично в Петербурге; с 1987 года по 2004 год пытался, хоть и не слишком настойчиво, отыскать ее через общих знакомых, но не нашел; сейчас, когда пишу, не знаю даже и того, жива ли она.
Почему и за что люблю стихи Котович? Об этом я мечтал написать как следует тридцать лет назад… десять лет назад… Всё ещё надеюсь, что смогу; пока же скажу только, что люблю ее дольше и больше всех моих современников. Это всего лишь моё признание, моё исповедальное кредо, такое же застенчивое и беззащитное, как лирическая героиня Котович, — но зато уж выношенное. Не мастерство меня волнует у Котович, хоть его у нее достаточно (с лихвой достало бы на двух московских эстрадных кривляк из субсидированной литературы), а полное отсутствие позы, грима, рисовки — и, как следствие, высокая естественность, щемящая, подчас и страшная в своей внутренней правде достоверность. Свои так называемые художественные находки, которые советские старатели от поэзии добывали в поту, а потом выкрикивали с подмостков, Котович прячет: заслоняет самой незамысловатой, непритязательной, по видимости наивной формой, так что читатель не в первый момент и понимает, какими средствами достигнуто возникшее перед ним чудо.
Но начинала Котович иначе: как раз в духе той самой площадной Москвы с ее бумажной «добычей радия». Свидетельство тому — стихи пятнадцатилетней Котович, которые Грудининой удалось напечатать в ленинградском альманахе День поэзии на 1964 год (в те годы такая публикация была равносильна государственному признанию, но Котович не ухватилась за него). Привожу эти стихи в приложении вслед за моим основным собранием. Они очевидно талантливы, но настоящей Татьяны Котович в них нет, — настоящая Татьяна Котович всем своим существом, каждым своим стихом, написанным после 1965 года (после семнадцати лет) как раз и отрицает эту видимую талантливость своих ранних стихов, напористых, заносчивых и пустоватых.
Пик мастеровитости Котович приходится не на ее (условно говоря) поздние стихи. Очень рано, годам к 23-м, она уже человек сломленный, отчаявшийся, — что, конечно, случилось с нею именно в силу ее подлинности, невозможной и нетерпимой в обществе, сверху донизу пронизанном ложью. Котович не умела приспособиться ни к чему, ни к кому. Однако слово нонконформист ей не к лицу. Это важно для понимания ее стихов: Котович ни на секунду не диссидентка, ни на тютельку не богема с демонстративным вызовом обществу (хотя ее стихов 1970-х годов более чем достаточно, чтобы вынести Советскому Союзу смертный приговор), она просто — сама по себе…
Можно ли говорить о поэте безвестном как о поэте состоявшемся? Сама Котович отвечает на этот вопрос отрицательно: «в России не было поэта с именем и голосом моим». Я отвечаю иначе. Вижу ее недостатки и люблю их вместе с ее достоинствами. Что ж, у Пушкина, что ли, не нахожу я недостатков? или у Пастернака?! Смешно и спрашивать. Этого рода доводы, говоря словами Котович, мне —
|
Как охлажденному уму Холодный спор с холодным другом, |
Мною движет любовь. Люблю лирическую героиню Котович больше лирических героинь Цветаевой или Ахматовой. Не знаю лучшего поэтического воссоздания Ленинграда 1970-х, чем в стихах Котович. Перечитываю тех, кого принято называть великими или, там, большими поэтами, и остаюсь по большей части холоден (особенно к тем, кто пестует и лелеет «свою манеру»), а ведь я не вчера на свет родился и стихами живу не со вчерашнего дня. Перечитываю Котович, и у меня слёзы на глаза наворачиваются. Кто посмеет сказать мне, что она не состоялась?
7-8 января 2015,
Боремвуд, Хартфордшир;
помещено в сеть 8 января 2015
