Дочь моей давней питерской подруги стала норвеженкой… Вышла замуж за норвежца, выучила норвежский язык (свободно на нем болтает!), из бывшей имперской столицы переехала в скандинавскую деревню, в медвежью глухомань норвежской провинции Омли, где никогда не ходит в театры, но постоянно доит коров. Бывает же такое! И, по слухам, не скучает. Подруга часто навещает дочь, а мне в письмах восторженно рассказывает о красотах тамошней природы. И вот этой осенью я, наконец, соблазнилась описаниями и собралась в дорогу. С подругой мы в последние годы видели нечасто. Теперь, к обоюдному удовольствию, мы назначили встречу не в Лондоне или Питере, а в Омли, в доме ее дочери.
Седьмого сентября самолет скандинавской авиакомпании приземлился сквозь густые и низкие облака в аэропорту Осло, где шел унылый затяжной дождь. Хорошо, что я взяла зонтик! Из аэропорта требовалось доехать до города — либо скорым поездом (двадцать минут езды), либо автобусом, что дешевле, но вдвое дольше. Любоваться красотами столичной архитектуры в такую погоду — дело сомнительное. Я отказалась от этой идеи и через час сидела в удобном автобусе, отправлявшемся на южное побережье, в город Кристиансанд. Там, на полпути, я должна была выйти и дождаться едва знакомую, точнее, знакомую заочно, преподавательницу норвежского языка, любезно предложившую довезти меня до места моего назначения, поскольку ей это было по пути из школы, где она преподает.
Из окна автобуса столицу Норвегии я увидела чистенькой и скучной. Любопытным показалось лишь то, что почти рядом с железнодорожным вокзалом вздымался ввысь гигантский паро́м и другие высокобортные морские посудины, — порт широким языком фьорда вторгается в город.
На улицах столицы были такие же пробки, что и в Лондоне, — но вот Осло остался позади. Тут-то и начались виды, от которых перехватывает дыхание. Скалистые фьорды и густые, мощные хвойные леса, покрывающие окрестные холмы, оказались неотразимы и величественны даже во время плохой погоды. Один из фьордов словно бы собрался своим кончиком слизнуть наш автобус — так близко подходил он к шоссе — но нет, это был не язык дракона, а узкий морской залив, где степенно плавали лебеди, ничуть не обеспокоенные ни солеными волнами, ни моросящим дождем, ни близостью людей. Впрочем, люди здесь не толпятся. Добротные, совсем не деревенские на наш взгляд дома, изумительные в своей чистоте и опрятности, редко разбросаны пох холмам и берегам фьордов. Они несколько однообразны по архитектуре, безо всяких излишеств, зато окрашены с выдумкой, каждый по-своему.
Некогда в этих краях жили гиганты… Говорят, викинги сражались и побеждали врагов, тридцатикратно более многочисленных… Гигантов я не увидела, зато коровы на лугах Норвегии показались мне огромными. По сравнению с ними джерсийская порода — как спаниели нашего доброго короля Карла Первого против датских догов. Норвежские коровы, как мне объяснили потом местные фермеры, дают от 25 до 30 литров молока в день, и оно должно быть определенной жирности: не выше 4%, поэтому местных коров никогда ничем, кроме витаминов, не подкармливают. Оттого, видно, и коровьего бешенства здесь не случается — это если предположить, что коровы тоже бесятся с жиру…
Нам, иностранным гостям, с видимым удовольствием показали нечто удивительное: дойку коров. Понятно, что дойка автоматическая, теперь этим и в России никого не удивишь. Зато чистота норвежского коровника — вещь удивительная. Коровы стоят каждая в своем стойле, на решетчатых настилах, так что навоз уходит под эти настилы и убирается из-под них автоматически. Хозяин фермы точными и быстрыми движениями обмывает вымя и прикрепляет доильный аппарат, присев на одноногую табуретку. Когда он встает, оказывается, что табуретка прикреплена тремя ремнями к тому месту, на котором сидят (один ремень на поясе, два других на бедрах). Таким образом, он не тратит времени на перенос табуретки с места на место и не пачкает рук. С весны и до конца сентября коровы пасутся на воле, на тучных лугах, их загоняют в коровник только на время дойки и на ночь. Срок жизни молочной коровы колеблется от 5 до 9 лет, в зависимости от ее продуктивности. Поразило меня и то, что оплодотворяют теперь коров при помощи искусственного осеменения. Быкам и вовсе никакой работы не осталось... Не к этому ли и человечество движется?
Я это видела своими глазами: в норвежских провинциях некоторые жители до сих пор ежедневно носят традиционную национальную одежду, одновременно скромную и красочную. Видела я и головные уборы женщин, ясно дающие представление о происхождении русских кокошников. Не все и не всюду одеваются по-старому, но на свадьбу или крестины каждая норвежская женщина непременно надевает традиционное платье — даже в городах, не говоря уже о провинции. Шьют, вышивают и украшают эти платья своими руками.
Население в Норвегии невелико, всего три с половиной миллиона человек; но страна отличается очень высоким жизненным уровнем — в первую очередь благодаря нефти, конечно, но не только в нефти тут дело. Не было бы и нефти, не будь главного: высокого уровня цивилизации. А этот уровень тоже не на пустом месте возник, он вырос из сознания общности. Это важно понимать и нельзя не увидеть: норвежцы — община. Здесь невозможна революция или пугачевский бунт. Люди договорятся, потеснятся… оттого и налоги высоки, и социальная помощь на высоте. Рождаемость в этой малонаселенной стране поддерживается всеми возможными силами и способами. Мать получает большое одноразовое пособие сразу после рождения младенца — и вполне приличное ежемесячное содержание, на которое можно купить все необходимые продукты не только ребенку, но и самой матери.
Как ни странно, не хватает в стране не женихов, а невест, поэтому многие норвежцы и пытают счастья в России, где их предки, викинги, оставили столь заметный генетический след. Но русским девушкам, готовым отправиться на поиски норвежских женихов, должна сказать: жизнь в норвежской провинции может показаться не только скучной и однообразной, она требует еще и физической выносливости. Норвежская провинция — это ферма в глухомани. Расстояния между очагами цивилизации громадны.
Природа завораживающе хороша, но и требовательна, и она всегда рядом, всюду подступает к человеку. Работы на фермах всегда очень много, как бы ее ни автоматизировали за последние годы. Центры провинций — за тридевять земель, лишний раз туда не поедешь, поэтому и хлеб на фермах пекут сами. Домашняя работа нелегка даже при наличии сегодняшней техники и электроники, пусть и самой современной. Прибавьте к этому еще готовку, уборку, кормежку животных — не говоря уже об уходе за детьми (никакой бэбиситер даже раз в неделю не поедет к вам за 40-50 км), — вот и получится, что российские городские жительницы, прельстившись возможностью выйти замуж в богатую и благополучную страну, могут оказаться и зачастую оказываются беспомощными в непривычно тяжелых для них условиях. Мне приходилось слышать жалобы, хоть и не от дочери моей подруги (та прижилась, чувствует себя в Норвегии как рыба в воде). Не хватает общения, друзей, театров, кино, жизни большого города... Телевизор — и тот не всем облегчает жизнь; нужно ведь как следует выучить норвежский язык, весьма нелегкий. Ну, и обычные эмиграционные трудности. Например, вид на жительство иностранные жены получают в Норвегии не раньше, чем через два года после замужества; так сказать, испытательный срок. К тому же, Норвегия — страна совсем не дешевая. И продукты, и одежда стоят там дороже, чем даже в Англии, которая во всей остальной Европе считается страной неоправданно дорогой. Страшно дороги сигареты и алкоголь. Я заметила, что все курящие (и мужчины, и женщины) достают из карманов кисеты или табакерки и сворачивают себе самодельные маленькие папироски на несколько затяжек. И бензин в Норвегии оказался ничуть не дешевле, чем в Британии. Планируя поездку, я хотела на несколько дней взять напрокат машину, но это оказалось мне не по карману: дороже авиабилета в оба конца с автобусным билетом в Омли и обратно, даже без учёта бензина.
Но это к слову. Не все же хотят жить в Норвегии… Зато каждый гость заметит, что вода в Норвегии вкусная и мягкая. Из рассказов местных жителей я поняла, что воду там никогда и не хлорируют и не фторируют, а просто берут в окрестных озерах или реках. Ещё бы не брать! Она кажется там жидким хрусталем. И рыбы в озерах и реках полно, а в лесах — лосей, на которых разрешено охотиться раз в год, осенью (по лицензии, конечно, которую нужно купить). На севере страны есть и медведи, и рыси.
На следующий день после моего приезда мы с подругой отправились в лес: в дремучий лес, подступающий прямо к домам поселка. Тут меня ждало новое приключение. Я лихорадочно кинулась к первым же попавшимся на тропинке грибам, но меня строго одернули: «Эти не брать! Собираем только белые, подосиновики и молоденькие подберезовики!» С колоссальным трудом я отрывалась от очаровательных горькушек и сыроежек, маслят и рыжиков, как назло, растущих буквально везде, куда ни кинешь взгляд. Но оказалось, что белые и подосиновики тоже в изобилии растут вдоль троп и дорог. Какое это незабываемое наслаждение — когда нож с трудом входит в крепенькую ножку молодого гриба, подосиновика или боровика!..
И брусника в Норвегии мне показалась необыкновенной: гораздо крупне и слаще той, что я девочкой собирала в лесах возле речки Плюссы в Сланцевском районе Ленинградской области.
Грибами и ягодами местные жители не пренебрегают, как в иных странах, но их всё равно много и хватает на всех… За час норвежские жители, вооруженные специальной гребенкой для сбора ягод, собирают по ведру черники, голубики или брусники (в зависимости от сезона). Черники и в сентябре было еще много, но уже не такой вкусной, как в июле-августе, — поздно дозревшие ягоды немножко водянистые и менее сладкие, чем в сезон.
Но что ягоды и грибы! Уже прогулка по грозно шумящему под северным ветром хвойному лесу так освежает душу, так обновляет и обостряет чувства, так наполняет смыслом жизнь, что невольно спрашиваешь себя: «И зачем это мы, дураки, живем в дымных и грязных городах?!»... Впрочем, это всё, конечно, мечты, мечты. В большинстве своем все мы — неисправимые горожане. Вернувшись домой, с головой окунувшись в обычную суету, быстро забываешь о том, что тебе нашептала сказочная норвежская природа, — и она начинает казаться волшебным сном, вынесенным из детства.
6 октября, Лондон
газета Лондонский курьер №131, 6 октября 2000.
